Вчера поздно вечером закончилась пресс-конференция президента России Владимира Путина и президента Франции Франсуа Олланда, на которой российский президент рассказал о том, почему не горят костры от сжигаемой Турцией нефти на границе с Сирией, зачем в Сирии развернуты системы С-400 и за что сражаются в Сирии российские военные. С подробностями — специальный корреспондент “Ъ” АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ.
До пресс-конференции Владимир Путин и Франсуа Олланд общались почти три часа. Это был тот случай, когда им было что обсудить: французский президент летал к американскому, к нему в Париж приезжали премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон, канцлер Германии Ангела Меркель, премьер-министр Италии Маттео Ренци… Обсуждали одну и ту же тему: террористические атаки и как с ними бороться. В эту тему органично входила судьба ИГ и Сирии, влекомой Башаром Асадом.
Именно Франсуа Олланд взял на себя роль главного переговорщика цивилизованного мира по естественным причинам: нападение на этот мир произошло в Париже.
Убедителей не судят
В четверг в Москве президент России Владимир Путин встретился с президентом Франции Франсуа Олландом. Специальный корреспондент “Ъ” АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ наблюдал за тем, как два президента старались убедить друг друга в необходимости широкой коалиции
Визит в Москву должен был стать для Франсуа Олланда не только завершающим, но и обобщающим. И, судя по всему, стал им.
Они вышли к журналистам скорее друзьями. Между тем остаться друзьями после такого рода переговоров было не так уж просто. Результат мог быть любым. Но Франсуа Олланду, похоже, пригодилось на этот раз именно то, за что его ругают прежде всего выбравшие президентом соотечественники: мягкость и терпимость.
Реальная политика уже второй год как вышла из-под ковра, поднялась сначала над паркетом, потом взошла над плинтусом и наконец свечой взмыла в небо, где горят российские пассажирские лайнеры и истребители. Поэтому и на пресс-конференции никто из двоих особо не выбирал выражений, хотя поначалу Владимир Путин вроде и попробовал:
— Те, кто применяет в отношении террористов двойные стандарты, использует их для достижения своих политических целей, ведет с ними преступный бизнес, играют с огнем. История показывает, что такие действия рано или поздно выйдут боком самим пособникам.
С другой стороны, выбирай — не выбирай, а все равно понятно, что говорил он про Турцию и ее настырного лидера Реджепа Тайипа Эрдогана.
Франсуа Олланд, в свою очередь, говорил прежде всего про Сирию: надо создать коалиционное правительство на переходный период, который «должен привести к принятию новой конституции, к выборам, в которых будут участвовать все политические фракции, группировки и члены диаспор».
«Франция и Россия побеждали куда более грозных врагов, чем эти убийцы»
Посол Франции в РФ Жан-Морис Рипер написал статью специально для «Ъ»
— И, конечно, Асад не может играть никакой роли в будущем этой страны,— бодро заключил Франсуа Олланд, и стало ясно, что, о чем бы ни говорили эти люди почти три часа, все равно есть настолько дорогие сердцу и уму каждого истины, что о главном они не договорятся.
Но все-таки, рассказал французский президент, удалось договориться интенсифицировать все, над чем они все-таки работают: «Во-первых, мы собираемся интенсифицировать обмен разведданными и любой информацией между нашими силами. Удары по ИГИЛ будут интенсифицированы и станут объектом координированной работы. Третье, и господин Путин также поставил на этом акцент: мы должны сосредоточить наши авиаудары на “Исламском государстве” и террористических группировках».
Франсуа Олланд дал понять, что коалиция на уровне России и Франции будет функционировать, иначе понятие «“координированная работа” не прозвучало бы».
И при этом французский президент, видимо, сделал Владимира Путина заложником какой-то фразы во время их почти ночного ужина, и теперь российский президент представал в глазах союзников Франсуа Олланда как человек, который все-таки пообещал наносить удары только по ИГ, тем самым признав, что до сих все было иначе.
Франсуа Олланд добавил, что именно о военной координации (то есть на самом деле о коалиции, ибо ее никакими указами не оформишь) он договаривался во время встреч и с Ангелой Меркель, и с Дэвидом Кэмероном. Интересно, что Барак Обама в этом коротком списке не фигурировал: в конце концов, это Барак Обама мог позволить себе о чем-то договариваться с Франсуа Олландом, а не Франсуа Олланд — с Бараком Обамой.
Вопросы французских журналистов были предсказуемыми (как, без сомнения, и российских). Французская журналистка сразу спросила Владимира Путина, признает ли он, что «тот факт, что господин Асад остается сейчас у власти, мешает достижению общих целей».
Мировые державы предпринимают самые серьезные попытки создать коалицию по борьбе с группировкой «Исламское государство» с начала сирийского конфликта. Роль посредника взял на себя президент Франции Франсуа Олланд, который обсудит возможность нового объединения против ИГ с главами Великобритании, США, Германии и России. После терактов в Париже французский лидер вынужден искать пути нового сближения с РФ, опираясь на давнюю традицию особых отношений с Москвой
— Договорились ли вы о том, по каким группировкам необходимо наносить удары, а по каким — нельзя? — задала она еще один мучающий ее вопрос.
И на что она рассчитывала? На то, что Владимир Путин скажет что-нибудь отличное от того, что он говорил по этому поводу раньше? Что Башар Асад должен уйти для достижения общих целей и что он, Владимир Путин, за ужином наконец понял это?
— Я считаю, что судьба президента Сирии должна всецело находиться в руках сирийского народа,— ответил российский президент.
Впрочем, кое-что он все-таки сказал:
— Мы все считаем, что успешно бороться с террористами в Сирии невозможно без наземных операций, а никакой другой силы для проведения наземных операций в борьбе с ИГИЛ, «Джебхат ан-Нусрой» и прочими террористическими организациями, кроме правительственной армии Сирии, сегодня не существует.
Это прозвучало даже как попытка оправдания того, что Владимир Путин так держится за Башара Асада (и, конечно, наоборот).
— В этой связи,— продолжил российский президент,— я считаю, что армия президента Асада и он сам являются естественными союзниками в борьбе с терроризмом. Есть там, наверное, и другие силы, которые говорят о своей готовности бороться с террором. Мы сейчас пытаемся установить с ними отношения, с некоторыми уже установили, и мы готовы будем поддержать и их усилия в борьбе с ИГИЛ и другими террористическими организациями, так же, как мы поддерживаем армию Асада.
Тут российский президент отступил на полшага — прежде всего от сирийского президента.
— И мы договорились,— добавил Владимир Путин,— о том, что, так же, как с некоторыми другими странами региона, будем обмениваться информацией о том, какие территории заняты здоровой частью оппозиции, а не террористами, и будем воздерживаться от того, чтобы наносить туда наши авиационные удары.
И договорились, он сказал, даже о том, что будут обсуждать, куда следует наносить эти удары.
Это было то, что Владимир Путин давно предлагал западным странам, то, от чего они, по его словам, отказывались, то, что превратилось уже, кажется, исключительно в инструмент информационной атаки с его стороны.
Но вот теперь Владимир Путин говорил, что с Францией все-таки договорились.
Получив вопрос от журналиста НТВ Вадима Глускера об «особом месте» Турции в широкой коалиции, российский президент постарался максимально воспользоваться этой подачей, чтобы обсудить турецкий вопрос:
25 ноября министр обороны Сергей Шойгу обозначил меры военного реагирования России на инцидент с фронтовым бомбардировщиком Су-24, сбитым накануне турецким истребителем F-16 на границе с Сирией. В ближайшее время на авиабазе Хмеймим будут развернуты зенитно-ракетные системы (ЗРС) С-400 «Триумф», а все действия ударной авиации в рамках операции «Возмездие» осуществляются под прикрытием истребителей Су-27СМ и Су-30СМ
— Мы слышим сейчас о неких племенах, близких для Турции, туркоманах и так далее… Во-первых, возникает вопрос: что на этой территории делают представители турецких террористических организаций, которые сами попадают в объективы фотокамер, а потом выкладывают сами себя в сеть? Второе: что на этой территории делают выходцы из Российской Федерации, которые находятся у нас в розыске за совершенные преступления и которые точно относятся к категории международных террористов?
Это был новый поворот темы. На наших глазах рождался еще один аргумент, почему российские воздушно-космические силы активно бомбили именно этот район.
— Наши военнослужащие,— продолжил Владимир Путин, работали в этом квадрате над тем, чтобы предотвратить возможное возвращение этих людей на территорию России для совершения преступлений. Они выполняли свой долг перед Родиной, перед Россией напрямую. Напрямую!
Да, до сих пор именно в таких выражениях о том, что делают российские военные в Сирии, президент России не говорил.
Владимир Путин между тем становился все азартнее и азартнее. Высказался он и по поводу обстрела колонны, которую российские военные накануне просто сожгли:
— Что же касается обстрела гуманитарной колонны, то, насколько мне известно, эта гуманитарная организация, на которую ссылаются турецкие власти, уже объявила о том, что ее колонны и ее представителей в это время и в этом месте не было. Допускаю, что там была какая-то колонна.
Действительно, это можно было допустить с большой долей вероятности, ведь кого-то все-таки сожгли.
Главным последствием терактов в Париже стало начавшееся переформатирование мировой политики, инициатором которого выступил президент Франции Франсуа Олланд. После саммита G20 в Анталье глава государства, подвергшегося крупнейшей террористической атаке в своей истории, предложил создать единую коалицию для борьбы с «Исламским государством», заявив о решимости обсудить это с лидерами США и России. Идея Франсуа Олланда перекликается с предложением президента Владимира Путина о формировании единого фронта против ИГ
— Но уж точно не мирная,— энергично продолжил Владимир Путин.— И если там и была какая-то колонна, то, наверное, в соответствии с международным правом нужно было согласовать, какая колонна, куда она идет, что она делает… И если этого ничего не было сделано, то у нас возникают подозрения, что колонна была, но совсем не с гуманитарным грузом. Это еще одно свидетельство пособничества деятельности международных террористов.
Было очевидно, что он слишком хорошо все знает про эту колонну. И он даже демонстрировал — именно то, что он все это знает, а не смысл этого знания.
Становилось все интереснее. Пресс-конференция разгоралась медленно, но верно.
Французская журналистка спрашивала как в последний раз:
— Обращаюсь к обоим президентам! Господин Путин, почему вы сейчас развернули системы залпового огня С-400? И господин Олланд: развертывание С-400 соответствует ли духу работы международной коалиции?
— С-400 — это не система залпового огня, это система противовоздушной обороны,— холодно поправил российский президент журналистку, причем он был, видимо, настолько выше всего этого, что даже не воспользовался случаем, чтобы хоть улыбнуться, демонстрируя уровень ее некомпетентности, с которым не следует выходить на разговор с такими людьми, как он.— И у нас не было этих систем в Сирии, потому что мы исходили из того, что наша авиация работает на высотах, до которых не может дотянуться преступная рука террористов.
Странно: такое выражение, с одной стороны, хотелось видеть проиллюстрированным карикатурой Кукрыниксов, а с другой, в сложившихся обстоятельствах оно звучало даже как-то естественно…
— У них нет соответствующей военной техники, которая способна сбивать самолеты на высоте более 3–4 тыс. м. Нам в голову не приходило, что мы можем получить удар от той страны, которую мы считали своим союзником,— делился российский президент.— Ведь наши самолеты, работая на высотах 5–6 тыс. м, работали абсолютно незащищенными в отношении возможных атак со стороны истребителей. Если бы нам в голову только пришло, что это возможно, мы, во-первых, давно бы там установили такие системы, которые бы защищали наши самолеты от возможных атак!
В каком-то смысле это был крик души.
— Во-вторых, есть другие технические средства и военные защиты, например сопровождение истребителями или как минимум технические средства защиты от нападения ракет, в том числе тепловая защита. Специалисты знают, как это сделать! Мы этого ничего не делали, повторяю еще раз, потому что считали Турцию дружественным государством и просто не ждали никаких атак с этой стороны! — Владимир Путин продолжал быть откровенным и даже безоружным, как тот бомбардировщик.— Именно поэтому мы считаем этот удар предательским…
Военно-воздушная операция России в Сирии набирает обороты: после теракта на борту российского самолета Airbus A321, осуществленного террористами запрещенного в РФ "Исламского государства" (ИГ), удары по их позициям наносят не только истребители и бомбардировщики из сформированной в Латакии авиагруппы, но и самолеты стратегической авиации. Впервые за несколько месяцев действия российских военных в регионе были позитивно оценены США, а после теракта во Франции идея создания коалиции уже не кажется столь невозможной
Владимир Путин не в первый раз произносил это слово, на первый взгляд странное для политика. Но для него это, видимо, ключевое слово в случившемся. И до этого деливший людей на «своих» и «чужих», Владимир Путин после гибели наших штурмана и пехотинца перестал воспринимать Реджепа Тайипа Эрдогана как главу государства, с которым в любых обстоятельствах надо разговаривать (а ведь российский президент еще недавно говорил, что для него не важно, что за человек с ним встречается, потому что главное — интересы государства, которое он сам, Владимир Путин, представляет и защищает), а воспринимает его исключительно как предателя.
И для него это приговор.
То есть не то что бы даже для самого Реджепа Тайипа Эрдогана приговор. А это Владимир Путин сделал для себя окончательные выводы по этому поводу. И для него это приговор Реждепу Тайипу Эрдогану.
И хорошо это или плохо, но трудно представить себе, что должно произойти, чтобы эти выводы изменились.
И еще труднее представить себе, чтобы президенты России и Турции провели, например, двухстороннюю встречу в Париже на саммите по климату через два дня… Для Владимира Путина это, думаю, исключено.
— Сейчас мы убедились, что это возможно,— закончил он.— У нас там погибли люди. И мы обязаны обеспечить безопасность нашей авиации. Поэтому мы развернули там современную систему С-400. Она действует на дальние расстояния и является одной из наиболее эффективных систем подобного рода в мире. Но мы этим не ограничимся. Если надо, мы будем сопровождать деятельность нашей авиации и истребителями, другими средствами, в том числе средствами радиоэлектронной борьбы. Их на самом деле много, мы теперь будем их применять.
Вот чего вы добились, имел он в виду.
Он, кажется, уже все сказал, а только не выговорился:
— Смотрите, мы заранее проинформировали наших американских партнеров о том, где, когда, на каких эшелонах будут работать наши летчики. Американская сторона, которая возглавляет коалицию, в которую входит Турция, знала о месте и времени пребывания наших самолетов. И именно там и в это время мы получили удар.
20 ноября президент Владимир Путин заслушал доклады руководства Минобороны об изменениях в ходе военно-воздушной операции России в Сирии с момента задействования стратегической авиации. Военные отрапортовали об успешном уничтожении за последние четыре дня сотен террористов и принадлежащих им объектов крылатыми ракетами. Сам президент, отметив достижения, заявил, что прилагаемых усилий пока недостаточно для избавления Сирии от боевиков и ограждения России от возможных терактов
Конечно, он еще не сказал о роли США в этой истории. И пытался делать по возможности аккуратно. И в начале пресс-конференции ему бы это удалось. Но не теперь:
— Спрашивается, мы зачем эту информацию передавали американцам? Или они не контролируют, что делают их союзники, или эту информацию раздают направо и налево, не понимая какие будут последствия. И мы, конечно, с нашими партнерами должны будем на этот счет провести достаточно серьезные консультации. Но системы противовоздушной обороны никак не направлены против наших партнеров, с которыми мы вместе боремся с террористами в Сирии.
К Турции это замечание уже, конечно, не относится.
Тут вступил наконец и Франсуа Олланд, про которого с начала этой пресс-конференции все уже и забыли. Ему, видимо, уже совсем надоело в течение последнего получаса переминаться с ноги на ногу, и он, можно сказать, робко поинтересовался:
— Если можно, прокомментирую тот инцидент, который произошел во вторник и который привел к тому, что турецкими средствами был сбит российский бомбардировщик… Совершенно очевидно, что в этом месте и в это время нужно избежать любого риска и любого возможного повторения таких происшествий. Главное — воздержаться от эскалации! Единственная цель, которую мы должны все перед собой поставить,— это борьба с ИГИЛ и уничтожение террористов. У нас нет других целей!
Вряд ли это было именно то, с чем следовало встревать в разговор.
Журналистка «Интерфакса» сообщила российскому президенту последние новости:
— Буквально несколько часов назад президент Турции дал интервью, в котором сказал, что если бы турецкие ВВС знали, что речь идет о российском самолете, то действовали бы иначе. Также он сказал, что весь нефтяной груз, который перехватывается у ИГИЛ, турецкими силами уничтожается. Если российская сторона располагает другими данными, то президент готов уйти с поста, если это будет доказано. Хотелось бы услышать ваши комментарии на эти заявления…
Такой вопрос сейчас был очень кстати. Владимир Путин как раз передохнул.
— Теперь что касается нефти и о том, что она якобы на территории Турции уничтожается… Я вот на «двадцатке» (саммите G20.— А .К.), кстати, в Турции, в Анталье, показывал фотографии (я уже говорил об этом публично), сделанные с высоты 5 тыс. м нашими летчиками. Автомобили, перевозящие нефть, выстроены в цепочку и уходят за горизонт! Это выглядит как живая нефтяная труба!
Метафора, используемая не в первый раз, была убедительной, особенно для людей с воображением, какими, без сомнения, являются многие (но не все, конечно, нет) журналисты.
— Речь идет о поставках нефти в промышленных масштабах с захваченных террористами сирийских территорий. Именно с этих территорий, а ни с каких других! И мы видим с воздуха, куда идут эти машины. Они днем и ночью идут в Турцию! Допускаю, что высшее политическое руководство Турции об этом ничего не знает. Трудно в это верится, но теоретически это возможно.
На самом деле он этого, разумеется, даже не допускал.
— Это тем не менее не означает,— продолжил Владимир Путин,— что турецкие власти не должны пресекать подобные противоправные сделки. А на этот счет есть специальная резолюция Совета Безопасности Организации Объединенных Наций, запрещающая напрямую покупать нефть у террористов (только через третьи руки.— А. К.), поскольку в этих бочках, которые везут, не просто нефть, там кровь наших граждан. Потому что на эти деньги террористы покупают оружие, боеприпасы, а потом устраивают кровавые акции и с нашим самолетом на Синае, и в Париже, и в других городах и странах мира!
Нет, не встретятся они в Париже.
— Если там турецкие власти перерабатывают, уничтожают ее, мы что-то не видим дыма от костров по уничтожению этой нефти!
Либо у Владимира Путина было свое некое собственное представление об утилизации нефти, либо он уже теперь просто глумился над турецким коллегой.
— Повторяю, речь идет о промышленных масштабах! Там нужно было бы соорудить специально целые предприятия по уничтожению этой нефти! (Да, все-таки глумился.— А. К.) Ничего этого на самом деле не происходит. Если высшее политическое руководство Турции об этом ничего не знает, то пусть узнает. Допускаю, что там могут быть какие-то элементы коррупции, сговора — пусть с этим разберутся. Но в том, что эта нефть идет именно в Турцию, у нас нет никаких сомнений. Мы видим это с воздуха: постоянно туда идут груженые, оттуда — пустые… Потом опять: груженые с территории Сирии, захваченной террористами, в Турцию, а оттуда опять пустые! Мы это видим каждый день!
Непонятно, как, зная обо всем этом, Владимир Путин вообще согласился приехать в Анталью на саммит «двадцатки», в гости прямо к пособнику террористов. Впрочем, именно ему в том числе он показывал в конце концов эти снимки… Может, для этого и ехал…
— Теперь по поводу того, уходить президенту Турции или не уходить в отставку. Это абсолютно не наше дело. Это дело турецкого народа,— разъяснял Владимир Путин свою любимую мысль.— Мы никогда в это не вмешивались и вмешиваться не собираемся. Но очень жаль, что тот беспрецедентный уровень наших межгосударственных отношений, который был достигнут с Турцией за последние годы, за последние десять лет… Он действительно был… Это очень высокий уровень… Мы считали Турцию не просто соседом, а дружественным государством, почти союзником… Очень печально, что это так вот бездумно и грубо разрушается.
Французский президент заскучал, казалось, окончательно и теперь уже бесповоротно. Но это было не так.
— Если позволите, Владимир Владимирович, я хотел бы ответить на вопрос, который был адресован вам, но с французской точки зрения! — попросил вежливый французский президент.
Он сначала долго повторял то, что говорил до этого, в основном все про координацию в широкой коалиции, пока не перешел непосредственно к нефти:
— Нужно бить по ИГИЛ, по центрам подготовки, по тем центрам, где тренируют эту террористическую армию, но главное, бить по источникам ее финансирования, по тому, что дает ей жизнь, в первую очередь по нефти! Если есть какой-то другой способ улучшить сотрудничество, то сложно его придумать, не начав с расстрела тех грузовиков, которые возят нефть, передавая ее в руки тех, кто берет на себя право покупать ее, давая таким образом ИГИЛ бесконтрольное количество денег!
Точка сотрудничества была мигрирующей по дорогам Сирии в направлении Турции и просматривалась прежде всего через прицелы бомбардировщиков.
— Мы не хотим останавливаться и будем бить и по этим конвоям грузовиков, и по тем нефтеперерабатывающим заводам или базам, где обрабатывают нефть, которая, безусловно, служит основным источником финансового дохода для ИГИЛ! — не останавливался и президент Франции.
Франсуа Олланд, видимо, понял, что интересным на этой пресс-конференции он может стать, только если начнет говорить что-то в этом же роде.
— И по поводу наших самолетов, которые якобы не распознали турецкие ВВС — исключено, невозможно! На них есть опознавательные знаки, и их хорошо видно. Это именно наши самолеты, а не какие-то другие! — вернулся к началу вопроса Владимир Путин.
Таким образом, очевидно: если бы извинения со стороны Реджепа Тайипа Эрдогана, о которых много говорят в последние сутки, и прозвучали, то они все равно не были бы приняты.
Так что, может, и правда не надо было ему извиняться.
